М-да...

Только что, средь бела дня, на пустынной улице на меня напала банда, состоящая из шести разнокалиберных дворняжек. Интересно, что шёл я по противоположной стороне улицы, и в их сторону даже не смотрел. Ощущения ниже среднего - мгновенно нарисовались перспективы многократных посещений травмпункта по поводу прививок.

К счастью, собачьки оказались бздиловатые, и пара придорожных булыжников, брошенных меткой рукой, их сильно успокоили. Побрехали, и пошли на базу.

Весна.

Корова.

Стол в рюмочной был омерзительно липким. Славик задумчиво собирал пальцем хлебные крошки.
Почему случилось именно так? Ведь начиналось всё отлично – трепетная мама привела его в хореографическое училище, у него нашли ДАННЫЕ, и приняли… Потом долгие годы нелёгкой учёбы, многочасовое стояние у станка в репетиционном зале, выпускной спектакль…

Казалось, все дороги открыты – солидный театр, гастроли, аплодисменты. Ну и деньги, конечно. А кто сказал, что деньги – это плохо? Почему про них неприлично говорить?

Кстати, денег, как раз, кот наплакал. Но на пару рюмок хватит. Какой идиот придумал подавать в РЮМОЧНОЙ рюмку водки в комплекте со стаканом разбавленного гранатового сока и несъедобным бутербродом, сыр с которого пора хоронить?

Блин, что-то по шарам дало. Всего-то пять рюмок. Куда девать три стакана гранатового сока? Пора отваливать, через два часа спектакль. Или ещё одну?

Вообще-то, это был не спектакль. Так, концерт, составленный из популярных фрагментов разных оперетт. Ну и пара-тройка специально поставленных «концертных» номеров. Кушать надо? Надо. На гастроли ездить надо? Надо.

Славик в этом спектакле был жопой коровы. Ну, на двух балетных мужиков надевают костюм коровы, один голова, другой – жопа. Для Славика это как раз и стало последней каплей. Он что, для этого учился? Мама на ЭТО рассчитывала, когда вела своего единственного сына в хореографическое училище? Он давно подозревал, что жизнь не задалась, но чтобы до такой степени…

Два квартала от рюмочной до театра Славик преодолел довольно бодро. Было прохладно, и кайф приходил медленно. В гримёрке, правда, было душно, мужики играли в нарды, курили. Вовка предложил махнуть пивка, и Славик согласился. И тут-то его нахлобучило. Когда он встал за кулисами, согнувшись в три погибели под тёплой поролоновой попоной, голова его поплыла, кромешная тьма окутала его, и он понял, что ничего уже не надо ждать, ничего не будет, жизнь окончательно не удалась, гори оно всё огнём…

Грянула весёлая музыка, на сцену выбежал лоснящийся баритональный тенор в ковбойском костюме, Вовик-голова сказал – «пора», и они пошли…

Славик отключился почти сразу. Ноги подгибались, он ничего не видел, лихорадочно вцепившись в ноги партнёра. Он пытался попадать в такт, понимал, что ничего не получается, пару раз он падал на одно колено, было больно.
«Ссадины будут, когда ещё заживёт… А в «Графе» я в трико…», думал он. Хотя, краешком сознания он понимал, что после этого выступления скорее всего не будет никакого «Графа», потому что и его, Славика, в этом театре уже не будет.

Корову колбасило по сцене, артист пел, публика думала, что всё так и задумано. Но тут зад коровы неимоверно занесло, он на секунду замер на самом краю оркестровой ямы, а затем рухнул вниз.
Музыка смолкла, солист тянул корову вверх, на сцену, два трубача из оркестра помогали снизу…

Зал рыдал. Такого хохота никогда не слышали старые стены театра.

И только один человек горько плакал пьяными слезами. Ему было очень больно, и очень обидно. И жалко маму.