Хотелось как лучше...

Старик, прихрамывая, шёл по длинному коридору к лифту. Вот ведь, архитекторы – от квартиры до лифта метров пятьдесят. Молодым-то раз плюнуть, конечно…

Впереди, смешно переваливаясь с боку на бок, перебирала лапками собака Таська. Толстая, старая, местами уже лысая. Таська Третья. Или четвёртая? Нет, третья.

Когда старик остался один, Таська его, наверно, спасла – о ней надо было заботиться, выводить её гулять. В жизни оставался какой-то смысл. Она была уже старенькая – тринадцать лет. Они выходили гулять часто, раз по десять в день. Постепенно он привык радоваться солнышку, да, впрочем, и плохой погоде тоже. Впереди семенила Таська с неизменной косточкой в зубах, сзади прихрамывал он – жизнь продолжалась.

Таська совсем состарилась, заболела, и её не стало. Теперь старик выходил на прогулку один – всё так же часто, раз десять в день. Он любил стоять у подъезда, и смотреть вдаль, чуть улыбаясь.

Потом появилась Таська Вторая – такая же старая и толстая, как и Таська Первая. Соседи, здороваясь со стариком у подъезда, даже не замечали, что собака с ним теперь другая.
Прошло время, не стало и Таськи номер два – собачий век короток, а взял он её уже старенькую. И вот теперь со стариком Таська Третья, такая же курчавая с проседью, толстая и пожилая.

Старик смотрел ей вслед.

«Бодрая какая, поживёт ещё. Ну и мне тоже надо поскрипеть – не бросать же собаку опять, один раз уж без хозяина осталась… Без собаки мне никак, а щенка брать нельзя, столько уж я точно не проживу… Да и темперамент не тот - в щенячьи игры играть. Хорошо, что таськи к новому имени быстро привыкают…»

Таська вдруг потрусила через двор к какой-то мелкой собачке.

- Таська, Таська, куда ты? – старик улыбался, и щурился на солнышке. «Знакомиться побежала, как молодая. Поживём…»

- К доске пойдёт…

Блин, как же Колька не любил этот момент… Ручка с золотым пером скользила над журналом, готовая в любой момент поставить жирную точку напротив фамилии того, кому не повезёт. А потом точка превратится в «банан». Нет, ну если точку поставят напротив фамилии Машки, тогда ничего, тогда кроме как в пятёрку она ни во что не превратится. Машка прямо-таки фанатка этого «Серебряного века». И чего она в нём нашла? И вообще, что за дурь – стихи наизусть заучивать? Оперативку забивать... Колька вообще стихи не любил читать. Вот когда по радио, тогда да. Прикольные бывают… Если только не сами поэты читают. А то как начнут завывать…

Учительская ручка преодолела уже всех, кто начинался на буквы «А», «Б», и «В». Часть класса расслабилась. Может, пронесёт? Ещё немного, ещё чуть-чуть…

- Галкин!

Ну вот и всё. Третья подряд это вилы. Это не исправить. Домой лучше не приходить. Про гитарную примочку – забыть. Поэты, блин… Понаписали… А может обойдётся? Попытка не пытка?( Read more... )

- Ой, какая я смешная! – Маша разглядывала свою девчачью фотографию. На ней она с букетом гладиолусов радовалась первому школьному дню.
- А всё-таки, баба Вера молодец – сама про квартиру подумала, сама к нотариусу пошла, всё оформила…
- Ну, ты же единственная внучка. Мы её хоть в этом году с восьмым марта поздравили?
- Не помню, вроде, поздравили. С Новым годом-то точно. Вон, телевизор подарили. Куда теперь его?
- Может, на дачу?
- Да ну, зачем там ещё один ящик. У подъезда выставим, заберут…
- Слушай, давай я подавать буду, а ты сразу в коробки складывай. Потом на лифте спустим, а до помойки на машине довезём. – Егор с сомнением приглядывался к колченогой табуретке. – Интересно, выдержит она меня?..

Маша перебирала старые фотографии, сложенные в коробку из-под конфет.
- А я на неё похожа…

- Маш, смотри...

Егор стоял на шаткой табуретке, и держал в руках два бумажных пакета. На них корявым старушечьим почерком было написано:
«ЛЕКАРСТВА ОТ НУТРА» и «НИКОМУ НЕ НУЖНЫЕ ВЕРЁВОЧКИ.»